Истории из жизни известного предка Алексея Николаевича Толстого, советы начинающим писателям и признание в любви к Александру Вампилову. Об этом и многим другом любителям литературы из Иркутска рассказала известная писательница Татьяна Толстая. Подробности в материале irk.aif.ru
«Подключение» через стиль
— Какие качества текста производят на вас наибольшее впечатление как на писателя, и какие произведения сильнее всего на вас повлияли?
— Я люблю «подключаться» к писателю, находиться в его мире — и чаще всего это происходит не через сюжет, а через стиль и качество самого текста. Материя слова, ткань повествования как бы затягивает. И, какими бы умными и интересными ни были книги, без должного стилистического качества они не смогут меня привлечь.
Поэтому не люблю переводную литературу — как правило, она сделана топорно. Я уважаю труд переводчиков, понимаю, как это сложно, но результаты этих трудов нередко разочаровывают. Некачественный перевод может погубить решительно всё.
В русской же классике все авторы божественны, у них разные стили, ты по —разному «вплываешь» в них. Это люди невероятного масштаба личности и ума. Например, Лев Толстой. Когда ты его читаешь, он как бы поднимает тебя до своего уровня. А, как только ты закрываешь книгу, опускаешься на свой уровень. Потому что мысли, заложенные в романе, принадлежат не тебе, а автору.
— Вас сложно назвать плодовитым писателем: вы не так часто публикуетесь и написали только один большой роман — почему?
— Во-первых, сам процесс написания это странное, непонятное и немного сумасшедшее действо. Тебя внезапно что-то охватывает, и происходит некий процесс — наверное, его можно назвать вдохновением. Приходишь к какому-то сюжету — и описывающие его слова должны непременно излиться и попасть на бумагу.
Но, если ты не с того начал, не так понял смысл, то и текст не получается. А к написанному я отношусь очень трепетно. У меня есть много обрезков, начал, середин, которые можно было бы развить, но я безжалостно оставляю их в черновиках.
Начинала писать роман, мне казалось, что вижу его границы, а в итоге потерялся глубинный смысл. А он должен быть в произведении. Терпеть не могу бессмысленную прозу — это попса. Каждый дурак может написать что-то абсурдное, а вот с осмысленным уже сложнее.
Есть и другая причина. Большинство вещей, которые вызывают у меня желание отреагировать в письменной форме, требуют не художественной, а, скорее, полухудожественной формы.
В художественной литературе ты описываешь: Иван сделал то-то, а Марья —то-то. И ты, не веря в существование этих персонажей, передвигаешь их, как в кукольном театре. А когда ты пишешь от себя — это более интересная опорная точка. Потому, что это честно.
Как потерять дар?
— Ваша проза нередко становится предметом для филологических исследований — интересуетесь ли вы ими и находите ли что-то для себя интересное?
— Я терпеть не могу филологических исследований. Бывает шутки ради подарят сборник, в котором на трёх страницах выжимка из диссертации или научного доклада. Например, цитируют мой рассказ «На золотом крыльце сидели». Рассказ про изгнание из Рая, начинается буквально с упоминания сада. Метафора про библейский райский сад буквально сквозит. Но нет, нельзя воспринять это так просто. Начинается размышление: «Сад..Сад...Маркиз де Сад». Ну прочитаешь, и станет не по себе от невероятных умствований.
— У многих писателей рано или поздно возникает желание вести за собой народ. А у вас?
— У меня никогда не было такого желания. Считаю, что иметь даже одного последователя это уже тяжкий труд. Я замкнутый человек, мизантроп, который существует в своей капсуле. И я полагаю, что и у каждого отдельного человека тоже есть свои капсулы, свои личности. А когда они собираются в толпу, это ужасно — личность в толпе распадается. Люди должны быть сами по себе, — иначе они попросту неинтересны.
— Что может повлиять на писательский дар и можно ли его потерять?
— Самое главное, что я могу сказать — очень опасно писать за деньги. Если писатель решит писать по заказу за большие деньги, через некоторое время он может почувствовать, что писательского дара у него уже и нет. Осталось только наработанное мастерство — но это уже не дар, и автор это хорошо понимает. Но он находится в такой ситуации, что зарабатывать он может только написанием книг.
Что же делать? Можно с радостью согласиться, если предложили написать текст, созвучный тематике, которая тебе интересна. А вот большой текст по заказу, когда душа к теме не лежит — это очень опасно. Это больше не про писателей, а про литработников, которые и текст напишут, и необходимые исторические изыскания проведут.
Где рождаются шедевры
— Как вы смотрите на писательскую карьеру вашего знаменитого дедушки — писателя Алексея Николаевича Толстого?
— У него довольно сложно начиналась писательская карьера, сначала пробовал писать стихи, но получалось ужасно. Потом начал писать прозу, написал неплохой сборник ранних рассказов «Заволжье». А потом началась революция. Тогда у него только родился сын — мой отец. Они жили в Москве, постоянно слышали стрельбу, дежурили в подъездах, потому что по ночам дома грабили. Была такая история: посылает дед домработницу в Елисеевский магазин за сосисками, она возвращается и говорит: а Елисеевский заколочен. На что он ответил: а что мы теперь есть-то будем? Потом появилась возможность поехать на юг, в Одессу, но революция нагнала их и там. Тогда они чудом достали билет на корабль, и дед со всей семьёй, взяв с собой печатную машинку, уехал за границу.
В «Ибикусе» он впоследствии описывает, с какими трудностями сталкивался в эмиграции. Полезно почитать нынешним релокантам — как выживали умы не хуже их. Сначала хорохоришься, а потом: денег нет, дети маленькие, и они постепенно забывают русский язык. Ты хандришь, писательство не идёт, и нужно как-то выживать. Они даже тараканьи бега устраивали. Хотели переехать на юг Франции, мять виноград и делать вино. Но какие из поэтов крестьяне? В какой-то момент дед даёт бабушке все деньги и говорит: иди купи на всех яда. Их старший сын Фёдор тогда очень воодушевился, мол, ой, как интересно, будем яд пробовать. А она возьми, да и купи бифштексов на всех. Потому что понимала, что этим можно утешиться.
И вот в таких условиях Алексей Николаевич написал первую часть «Хождения по мукам». Бабушка вспоминала, что он дал ей прочитать первую версию, а она ответила: концовка скомкана. Тогда он порвал рукопись и выбросил в окно, а сам ушёл. Пока его не было, она вместе с детьми собрала листы, склеила и обратно положила на стол. А он вернулся, заварил кофе и переписал концовку. Получился прекрасный роман, его и в России напечатали. Появился запрос на продолжение. Обычно на такие вещи соглашаться нельзя — но дед согласился. Конечно, там есть прекрасные страницы, некоторые эпизоды и исторические моменты хорошо прописаны. Но в сравнение с первой книгой они уже не идут.
К тому же, у Алексея Николаевича всегда были проблемы с концовками. «Петра Первого» он, например, и вовсе не дописал. В его дневниках есть интересная фраза: «Мои герои стареют — а что же я с ними, постаревшими, делать буду?» Он боялся старости и смерти, и боялся ставить точку в своих произведениях, поскольку для него это обозначало их смерть. Поэтому он и старался всячески оттянуть завершение. И я могу его в этом понять.
— Как вы относитесь к творчеству иркутских писателей: Валентина Распутина, Александра Вампилова?
— Самый выдающийся это Вампилов. Я как-то переводила его на английский вместе с другой переводчицей — его тогда хотели предложить для постановки американскому театру. И в процессе перевода начинаешь подбирать слова, и начинаешь яснее воспринимать то, что написано на языке оригинала. Ии именно тогда я поняла гениальность этого автора. Распутин тоже, безусловно, хороший писатель. Но для меня он скучен.