Правда ли, что в отделениях полиции и колониях иногда пытают людей? Исправляет ли заключённых пенитенциарная система и как её реформировать? С какими нарушениями закона сталкиваются люди по ту сторону решётки? К сожалению, мы очень редко говорим на эти темы, потому что они считаются табуированными в обществе. Но такие проблемы есть, и их нельзя не замечать. У нас состоялся довольно откровенный разговор с общественником, лидером правозащитной организации «Сибирь без пыток» Святославом Хроменковым.
Святослав занимается защитой прав человека более 15 лет, а общественную организацию, в которую входят восемь юристов из Иркутской области и Бурятии, возглавляет пятый год. По словам Хроменкова, это единственный устойчивый правозащитный проект от Урала до Приморья. Сейчас в работе у юристов более 300 обращений от осуждённых с жалобами на пытки и жестокое обращение.
- Такой всплеск связан с бунтом в колонии № 15 в Ангарске в прошлом году и его подавлением. Этой ситуации касается 250 обращений, обычно же мы в год отрабатываем около 100 обращений, - поясняет Святослав Хроменков.
- Заключённые жалуются на жестокий разгон волнений?
- Да, и сегодня мы видим, что Следственный комитет возбуждает уголовные дела в отношении сотрудников колонии, осуждённых признают потерпевшими. То есть можно объективно говорить, что нарушения были.
Заметная часть жалоб связана с медицинским обеспечением заключённых. Отчасти некачественная медицинская помощь вызвана объективными причинами: в системе исполнения наказаний остро не хватает узких медицинских специалистов. Тот же хирург легко найдёт работу в «гражданской» клинике - в гораздо менее сложных условиях и за сопоставимые деньги.
Но много жалоб связано с лекарственным обеспечением, и вот их можно было бы не допустить. Например, нам жаловались на лекарства с истёкшим сроком годности. Часто бывает, что заключённым с ВИЧ дают не тот препарат, который нужен по медицинским показателям, а какой закупили.
Обижают слабых и беззащитных
- Сколько времени обычно уходит на отработку одного обращения?
У нас нет каких-то установленных сроков. Пока есть юридическая перспектива, мы стараемся помочь человеку. Например, громким делом Марины Рузаевой, которую пытали в отделе полиции в Усолье, мы занимались больше пяти лет и в итоге добились приговора для тех полицейских, которые били многодетную мать электрошоком.
Хочу ещё подчеркнуть, что мы по максимуму стараемся добиваться справедливости именно внутри страны, я не сторонник той идеи, что «Запад нам поможет». Именно исправление ошибок системы с помощью национальных правозащитных механизмов может изменить её к лучшему. Хотя иногда всё-таки приходится доходить до Европейского суда по правам человека или обращаться в Комитет ООН против пыток.
Мы всегда стремимся действовать совместно с государственными органами.
- Насколько легко проходит такое взаимодействие?
- Иногда, конечно, в конфликтном режиме приходится взаимодействовать, заставлять систему работать.
Когда я и мои коллеги были членами Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) по защите прав человека в местах принудительного содержания и приходили в тюрьмы и колонии, чтобы пообщаться с заключёнными, проверить условия содержания, то на всякий случай зашивали себе карманы. Опасались, что нам могут подкинуть запрещённые вещества и уже против нас возбудить уголовное дело.
В 2016 году в составе ОНК произошли заметные изменения. Как я предполагаю, по инициативе ГУФСИН в новый состав комиссии не включили слишком активных и неудобных правозащитников. В результате я и многие мои коллеги в других регионах туда не попали.
Но в целом, я считаю, что это отдельные эксцессы. У нас есть контакт со Следственным комитетом, в том числе с новым главой регионального управления Анатолием Ситниковым, с уполномоченным по правам человека Светланой Семёновой. Однако хотелось бы более плотного взаимодействия с руководством ГУФСИН, с прокуратурой.
- Если говорить о жестоком обращении с задержанными в полицейских участках, то кто чаще всего страдает от произвола людей в погонах?
- Часто жертвами становятся не люди с уже имеющейся судимостью, в отношении которых этого можно было бы ожидать, а те, про кого думают, что за них некому заступиться. Так было с Мариной Рузаевой. Часто из Бурятии приходят такие сигналы.
Также страдают люди, которые оказались на обочине общества. Вопиющий случай произошёл с другим нашим подопечным, Владимиром Базилевским. Он детдомовец, был бездомным, на него сфабриковали дело и посадили за преступление, в котором потом признался один из «молоточников». Человек провёл в тюрьме год, причём полгода - после того как настоящих преступников уж поймали! Хотя можно было бы инициировать пересмотр дела. Как раз в том деле у нас был союзник из Следственного комитета, от которого мы и узнали о нарушении. Нам удалось добиться оправдательного приговора, компенсации и наказания следователя, который сфабриковал улики. А вот доказать, что оперативники принуждали потерпевшего давать показания, не получилось.
Чтобы не возвращались
- Как, на ваш взгляд, поменять систему?
- Сегодня тюремная система в России гуманнее, чем в 90-х и нулевых, и она продолжает гуманизироваться. Но это больше касается материальной стороны дела: норм потребления продуктов, получения посылок и т.д. Но при этом всё настроено, чтобы наказывать человека, а не исправлять. Как мне сказал один опер, «система и должна быть такой, чтобы туда не хотелось возвращаться».
Но я считаю, что в тюрьме человек должен готовиться к жизни в обществе. Получать востребованную профессию, социальные навыки и т.д. В этом смысле интересен опыт Швейцарии. Я был там в командировке в 2018 году. По сути швейцарские тюрьмы - это большие охраняемые фабрики, заключённые трудятся в нормальных условиях, получают зарплату, с ними работают психологи. А персонал тюрем - не люди со званиями, а гражданские менеджеры, которые должны всё это организовать
Из российских регионов хороший опыт есть в Тыве. Там ГУФСИН уделяет много внимания социализации и адаптации, и процент рецидива в республике заметно меньше.
Ну и вне зависимости от подхода: не должно быть такого, чтобы по ту сторону решётки переставал действовать закон. Вот на это и направлена наша работа. Если пресекать нарушения закона в полиции, колониях, следственных изоляторах, то доверие граждан к системе будет повышаться.
Маньяка защищать не стану
- Вы защищаете всех, кто к вам обратится? А если это будет криминальный авторитет или «ангарский маньяк» Попков?
- Что касается авторитетов, то воровскую идеологию мы, конечно, не поддерживаем. Я лично езжу с лекциями по учебным заведениям, общаюсь с ребятами, чтобы развенчивать блатную романтику. Но если человек, который считает себя криминальным авторитетом, обратится к нам, и его права действительно нарушены, - мы будем его защищать, на общих основаниях со всеми.
А вот массовые убийцы - это люди с изменённым сознанием. Если от такого человека поступит обращение, мы оставляем за собой право отказаться, потому что в правозащите важна не только юридическая, но и этическая сторона дела.
Но даже и вне таких крайних случаев правозащитнику необходимо быть хорошим психологом и всегда проверять информацию. Заключённые и сами не ангелы, они могут злоупотреблять правом, недоговаривать, манипулировать. Если происходит излишне жёсткое задержание, часто наши граждане тоже сами провоцируют полицию. Поэтому мы всегда обе стороны призываем к миролюбию.
В Усолье СКР начал проверку по информации о пытках в отделе полиции 
По факту заявления о пытках в отделе полиции в Усолье завели уголовное дело 
Правозащитники и родственники не согласны с приговором убийце журналиста