Восточный Саян, Республика Тыва, озеро Дерлиг-Холь. 1400 метров над уровнем моря. Здесь нет дорог. Расстояние до цивилизации измеряется днями пути по горам и непроходимой тайге. Уже шесть лет в этой глуши живут люди - православные монахи. Нам позволили пожить рядом с ними несколько дней и один из них провести вместе от начала до конца, со всеми молитвами и обрядами. Чтобы хоть немного почувствовать, что обрели они, так далеко ушедшие от цивилизации.
29 февраля. У нас - шестой день экспедиции по Восточному Саяну, у монахов - третий день Великого Поста. Первая седмица - самая строгая. Архимандрит Константин и матушки Нина и Анастасия творят молитвы почти целый день. Они встречают в горах уже седьмую зиму, с ними - крупный пёс Серый, похожий на волка. Нынешние морозы оказались для них самыми суровыми: температура зашкаливала за минус пятьдесят.
«Русский лама»
Идут третьи сутки нашего знакомства. Столько же времени заняла дорога сюда. Добраться в эти края можно только на вертолёте и по реке: зимой на снегоходе по замёрзшим руслам или летом - на лодке. Для скитальцев (себя они называют пустынниками) это уже не первое пристанище: пешком, на вертолётах и вплавь они пересекли сотни здешних таёжных километров. Они говорят, что решили уйти в горы, чтобы спасти Россию. О них говорят, что здесь сохраняют православную веру «как она есть».
- Мы не стремимся к тому, чтобы стать мучениками или святыми, хотим лишь чуть прикоснуться к этому, примерить на себя: а что я рядом с ними? - внимательно смотрит на меня архимандрит Константин. Когда-то у него был личный водитель и все положенные привилегии (архимандрит - очень высокий сан, следом за ним идёт епископ). По собственному проекту батюшка построил огромную кирпичную церковь в деревне Похвистнево под Самарой. Ещё в советские годы открыл в столице Тывы Кызыле воскресную школу, за что подвергался серьёзным гонениям со стороны властей. Там архимандрит (как его называли, «русский лама») крестил 50 семей. И это в ту пору, когда за принятие христианской веры тувинцев могли убить собратья.
Батюшка исколесил центральную Россию с концертами христианской самодеятельности, работал с трудными подростками, писал иконы (этому мастерству его учила одна из лучших иконописиц мира). До того как поступить в семинарию, подумывал стать лётчиком или писателем, успел отслужить в армии и даже готовил для пограничников служебных собак…
Исправно отслужив в церкви сорок лет, он решил уйти в горы. Тогда, когда заговорили о биометрических паспортах нового образца. И ушёл, а с ним - тридцать его прихожан.
«АиФ в ВС»: - Батюшка, а это так страшно - паспорта с микрочипами?
- С ними у человека совсем свободы не останется. Сейчас попробуй забери у человека мелочь - мобильный телефон, он уже закричит: «Отдай! Не могу без него!» Мать зовёт сына обедать, а он за компьютером играет: «Мам, сейчас ещё пятерых убью - и приду». Это всё от лукавого, а мы ушли, чтобы хоть какую-то свободу сохранить.
Даже в момент самых увлечённых речей батюшка не фанатичен.
Архимандрит чем-то похож на Петра Мамонова в фильме «Остров», только с белой пушистой бородой, и в глазах нет какой-то мятущейся потерянности. Вопреки всем предыдущим ожиданиям, он оказался не суров, а радостен. Тактичный, деликатный, он смотрит внимательно, будто заглядывает внутрь и хочет найти там что-то в глубине.
Накануне вечером он рассказывал историю из своей жизни. В небольшой деревеньке под Ульяновском, где он родился, когда-то был храм. Много лет он стоял разрушенным. Послевоенные мальчишки во главе с Сашкой - будущим отцом Константином - играли на его развалинах. И тут Сашка услышал голос: «Иди, встань на том месте, и ни один камень в тебя не попадёт».
- Я передал ребятам те слова и встал, куда указывал мне голос. Сначала они боялись попасть, кидали маленькие камушки. Потом разозлились, раззадорились, стали хватать булыжники и швырять в меня, - отец Константин говорит без тени злости. В нём чувствуется глубокий ум и временами - тонкая ирония. - А после голос сказал: «Хватит». Я встал с этого места, и ни одна рука не поднялась на меня с камнем.
После этого случая за мальчиком в деревне закрепилась слава «особенного». А когда уже студентом семинарии он приехал на родину, решил снова сходить к разрушенному храму. То место, где стоял под градом камней невредимый Сашка, оказалось местом, где во время службы должен стоять священник.
Мир без шелухи
…Меж тем идёт утренняя молитва. У образов теплится лампадка, на обычной гладильной доске лежат стопкой книги, по которым творят молитвы матушки. Встали около восьми по местному времени (разница между Иркутской областью и Тывой - час) и сразу, без завтрака, отправились в келью отца Константина. Здесь - и место служб, и библиотека - высокий, до потолка шкаф с тетрадями и книгами. Светает, и за окном становятся видны озеро и корона гор. Время от времени батюшка кладёт кусочки благовоний на бок раскалённой железной печи.
Поют заутреню, следом - специальные молитвы для поста. После первых трёх часов стоять тяжело. Анастасия - мой «экскурсовод» - подсказывает, что скоро, во время акафистов - можно будет присесть. Даже в три голоса молитвы звучат немыслимо красиво. Особенно чистый голос у Анастасии (на вид ей чуть больше двадцати пяти - подробно о своей «мирской» жизни женщины не рассказывают).
Время тянется медленно, как в детстве. По деревянному полу ползут солнечные зайцы, блики лампадки играют на образе в суровой деревянной раме. От того, что вокруг на много километров ни души, приходит ощущение, что весь мир - законченный и цельный - здесь, перед вами. Каждый предмет, звук, запах словно вновь обретает свою утраченную, забытую ценность.
«Великое переселение»
Батюшка благословляет меня читать имена людей, за чьё здоровье здесь просили молиться. Читаю подписи: «от Андрея из Лондона», «с Кипра», «из аэропорта»… Парадоксально, что, даже изолировавшись от внешнего мира, здешние обитатели знакомы с массой интересных людей. Как здесь говорят, «бог свёл».
Новостей из внешнего мира при этом минимум. Отец Константин накануне только поинтересовался, как дела в Ираке и на Украине, матушки - отменён ли теперь перевод часов. Точного времени здесь никто не знает уже несколько месяцев: одни часы остановились, другие давно сбились. Связь с миром - «только через молитвы» и рассказы гостей. Матушке Нине несколько месяцев назад пришло одно письмо, да и то в суматохе мы оставили в Тулуне. Теперь получится привезти только в следующий раз - может, в середине весны, а может, и к лету. До нас люди здесь были только осенью.
Несколько раз в год завозит сюда «гуманитарную помощь»: масло, свечи, крупы путешественник и предприниматель Николай Терещенко. На этот раз в посылке - валенки «на резиновом ходу», фрукты и рис с гречкой. Шесть лет назад охотовед случайно обнаружил деревеньку монахов в одном из своих путешествий. А полтора года назад Николай Васильевич приютил этих людей у себя в домиках (здесь у него небольшая база отдыха), после того как «спасательной операцией», организованной с участием спецслужб, монахов насильно вывезли из Саян. Тогда здесь было почти 30 человек: под дулом автоматов за десять минут беззащитных людей погрузили на вертолёт. Многие даже не успели тепло одеться. Кстати, «вертушку» ждали больше суток, и всё это время монахи отогревали у себя приехавших за ними работников МЧС - спасали спасателей.
Поговаривают, на этой операции кто-то «отмыл» немалые суммы. На старом месте - в нескольких десятках километров отсюда - до сих пор осталось много вещей.
Путь матушки
…Когда молитвы закончены, время уже клонится к вечеру - по ощущениям около четырёх часов дня. Завтрак - он же обед - совсем простой: гречневая каша без масла, хлеб и мёд. Питаются здесь тем, что добудут (рыба, орехи, ягоды), и «чем Бог пошлёт» - точнее, постоянные помощники и приезжие туристы. После обеда старшая из матушек, Нина (на вид ей около шестидесяти), заводит постные блины: мука, вода и сода с уксусом. Чтобы не прилипали, дно сковороды смазывает восковой свечой. Матушка работает вдохновенно - не стряпает и не печёт, а именно творит.
«АиФ в ВС»:- А готовите вы тоже с молитвой?
- Наши предки всё делали с молитвой, даже в дом без неё не входили. Это теперь всё забылось, а мне повезло, потому что обычаи хранила бабушка, она же сберегла и веру в атеистической стране, - рассказывает женщина.
Здешние стены украшены завитыми, до гладкости обкатанными водой деревянными корягами. Их художница матушка Нина собирает вдоль берега: одна напоминает ей рыбу, другая - чудо-птицу. Коряги раскрашивает карандашом, а иные и вовсе не трогает.
Именно матушке Нине, всю жизнь прожившей в Самаре и привыкшей ко всем благам цивилизации здесь пришлось тяжелее всех: «Из города попала сразу к костру». За обедом отец Константин рассказывал, как они шли по восемь дней без еды. Как в лютый мороз, чтобы спастись, ночевали в пещере-наледи, образовавшейся на реке, как брели по колено в ледяной воде, в насквозь промокших валенках.
- Больше всего меня поразили эти люди, - сказал уже после экспедиции наш оператор Дмитрий, - тем, что умение ночевать под открытым небом или выживать в тайге я считал своим едва ли не главным достоинством. А здесь слабые женщины уже несколько лет совершают такой подвиг, даже не ставя его себе в заслуги.
Действительно, женщины здесь наравне с батюшкой занимаются всей мужской работой - рыбачат, топят печи и колют дрова. В один из дней, например, в перерыве между молитвами взяли простые сани-волокуши и отправились в тайгу. Бензопилой (её подарили геологи, с которыми монахи долгое время прожили бок о бок) повалили высокую сухую сосну сантиметров сорок шириной. Тяжёлые чурки все грузили на равных и спускали сани вниз с горы.
Анастасия
Вечер. Уже стемнело, электричества в домиках монахов нет («вот вы уедете - уйдёт и цивилизация»). Зарисовываю в блокнот женский монашеский наряд: на голову надевается апостольник, чёрная накидка до плеч, сверху - шапочка-камилавка. Под диктовку травницы Анастасии записываю рецепты чаёв: оказывается, листья смородины хорошо заваривать с жимолостью и курильским чаем, а малину лучше ни с чем не сочетать, чтобы не заглушила другие ароматы…
Анастасия просит рассказать о журналистах: попадаются ли среди них люди в возрасте. Первым почему-то приходит на ум натуралист Василий Песков. Узнав, что он пишет о природе, молодая матушка удивительно чистым языком сама начинает рассказывать об окрестных горах и озёрах:
- Помню, на Билине, где мы прежде жили, по обе стороны тянулись две каменных гряды: одна на монгольской стороне, другая - на тувинской. А между ними, посреди реки - остров из чистого камня. И на этом голом камне росла трава в человеческий рост и тополя-гиганты, такие извилистые, что чудо-фотографии бы получились…
На телевидении есть статистика: человека с экрана можно слушать в среднем 20 секунд. Если оратор наделён актёрскими способностями - от силы минуту. Анастасию можно было бы снимать часами и ставить моноспектакль - так выразительна в момент рассказа эта девушка.
Язык у неё очень простой и чистый. Речь льётся легко и сама собой, как здешние реки - ни жаргона, ни слов-паразитов, ни повторов или прочих примесей. В диалоге с ней как-то особенно явно начинаю ощущать собственную неповоротливость и косноязычие.
Язык этой девушки не назовёшь устаревшим, при этом она не использует ни одного заимствованного слова. А вот ощущение другой эпохи вызывает скорее окружающая обстановка: бревенчатые стены, керосиновая лампа (фонариками редко пользуются, потому что почти сели батарейки), длинные платья женщин и платки на их головах. У Анастасии выразительные светло-карие глаза с пушистыми ресницами, вздёрнутый нос, пухлые, будто детские руки - такую проще представить деревенской девчонкой-сорванцом, чем православной монахиней.
…Поздним вечером, после молитвы, Анастасия читает вслух жития святых, а потом разговариваем о наболевшем. О кризисе духовности и выхолащивании церкви, которые, по мнению батюшки, видны даже в мелочах:
- Взять то же вино - кагор. На этикетке печатают лик Спасителя или Богородицы, а потом выбрасывают бутылку в одну урну с туалетной бумагой. Если бы так поступили с изображением пророка Мухаммеда, мусульмане обидчиков стёрли бы в порошок. А у нас так можно, - чувствуется, что батюшка давно хотел поговорить об этом.
Анастасия рассказывает про белизну, на этикетке которой изображён православный храм и про пасхальные наклейки с храмами и иконами, которые после праздника тоже оказываются в урне.
- Или вот раскраска с ликами святых, - батюшка рассказывает об ошибках в популяризации православия, - ребёнок по ней топчется - откуда же у него с детства возьмётся благоговение.
Анастасия вспоминает, как на слёте православной молодёжи ей поручили на четыре газетных полосы «найти чего-нибудь увлекательного», иначе никто читать не будет.
…Говорят, что официальная церковь относится к здешним монахам неодобрительно. А они мечтают, если всё будет хорошо, построить на берегу маленькую деревянную часовню для путешественников. Каждый день они молятся за спасение страны и живут в мире, где медведь реальнее магазина. После возвращения от них сразу становится заметно, сколько ненужного и избыточного нас окружает. И насколько радостно можно жить, ничего не имея за душой.
О вере и чудесах
Во время нашей беседы отец Константин много рассказывал о знаках, чудесах и знамениях. Бог есть вокруг, считает он, поэтому их, безоружных, не трогают здешние волки и медведи, поэтому им удаётся выжить здесь один на один с природой. Мы решили вынести эти сюжеты за текст нашего повествования и дать батюшке возможность рассказать от первого лица.
Спасённый колокол
- На нашем пути однажды встретился огромный каньон, через который нужно было пройти. И мы вдвоём со спутником с рюкзаками отправились в путь. С каждым шагом стена, вдоль которой мы шли, становилась всё отвеснее, внизу бурлила и билась о камни вода. Мой спутник испугался и бросил меня, и дальше я шёл один. Возвращаться назад уже не хватило бы сил. Впереди оставалось совсем немного, но там была только отвесная стена. Я бросил в пропасть рюкзак, тянувший меня вниз и взмолился: «Господи, помоги мне спастись». Рассмотрел на камне маленькую ступеньку. Ухватившись за неё, я смог добраться до безопасного места. А когда спустился вниз и поднял мой рюкзак, обнаружил, что всё в нём стёрто в муку, кроме одного предмета - остался цел небольшой церковный колокол, который я нёс с собой.
Избушка с секретом
- Однажды мы шли по тайге, двигались к озеру, на берегу которого хотели поселиться. Нас тогда было много, шли маленькие ребятишки (несколько православных семей решили уйти в тайгу с детьми). Мы долго не могли выйти к озеру, припасы почти закончились, поэтому почти без еды шли уже восьмой день. Дети совсем приуныли, и, чтобы немного их отвлечь, мы стали заводить разговор о сладостях: дескать, вот бы сейчас пряников, или конфет, или сгущёнки… И вот в конце дня мы выходим на старое зимовье. А там - и крупы, и мука, и сгущёнка, и конфеты, про которые мы с детьми говорили. Ребятишки ими тут же карманы набили. Мы взяли продуктов сколько нужно и оставили записку местному егерю Ивану: «Ваня, мы шли восемь дней без еды. Прости, что взяли из твоих запасов». А когда через несколько дней встретили егеря, оказалось, что избушка давным-давно заброшена, и никаких продуктов там он не оставлял. Он пошёл проверить, и ничего в избушке не обнаружил, только дорожку из конфетных фантиков, которые бросали дети.
Справка:
Название озера Дерлиг-Холь, на берегу которого живут монахи, переводится как «отражение неба» или «глаза в небо». А вытекает из озера река Хамсара (Самсара) - в переводе «Лама и удочка» - на берегу этой реки летом часто рыбачит и «русский лама» отец Константин.
Бельск не любит «чужаков», зато своих привязывает навсегда 
Как прожить до сотни лет? 
Лекарство против кризиса. Пережить трудные времена поможет вера 
На фоне мирного пейзажа. Байкал стал новым домом для беженцев с Украины 
«Исчезать не собираемся». Коренная эвенкийка - о жизни иркутского севера