В статусе поп-звезды. Прилепин о Распутине, Иркутске и писателях-ополченцах

Захар Прилепин приехал, чтобы презентовать новую книгу иркутским любителям почитать и ответить на их вопросы. Правда, о самой книге говорили мало, зато вдоволь наобщались о литературе в целом. Мы выбрали самые интересные мысли писателя со встречи с иркутскими поклонниками и пресс-конференции автора.

О Распутине

- Не скажу, что мои отношения с Валентином Григорьевичем какие-то личные были, мы пару раз чисто эпизодически встречались,  - рассказывает он. – Но Распутин – самый близкий мне литератор. Я это говорю, не потому что я в вашем городе, а из-за того, что он – один из самых важных людей для меня в нашей культуре, классик во всех смыслах слова. Я всегда любил его, скрывать не буду, гораздо больше, чем Астафьева. И понимал всегда. В своё время Леонид Максимович Леонов – другой мой любимейший писатель сказал, что вся русская литература умещается в несколько теплопожатий. «Пушкин жал руку Гоголю, Гоголь – Тургеневу, Тургенев – Толстому, Толстой – Горькому, Горький – мне», - говорил Леонов. А потом он, рассуждая о литераторах, ставил Распутина выше всех, хотя говорил, что Валентину Григорьевичу не хватает романа (хотя ему не нужен был никакой роман), но тем не менее, Распутину руку жал.

И я думал тогда: сейчас пойду, найду Распутина и пожму ему руку – от Пушкина прихвачу. Как-то на вручении одной патриотической премии я его и увидел, он сидел с краешку в таком зале, который сверху вниз идёт. Я к нему подошёл, встал на колени, но так, чтобы непонятно было, что я на колени встал, а вроде просто присел, и говорю ему: «Здравствуйте, я Захар Прилепин». А он мне: «Я вас знаю, вы писатель, я читал вашу книжку». Я ему рассказал о том, что про Леонова написал, и тут он совсем растрогался, потому что, как и я, почитал Леонида Максимовича за гения русской литературы. Я ему эту книгу подарил, и мне потом несколько раз передавали от него приветы. Может быть, самая большая, самая ценная похвала была для меня как раз распутинская. Я думаю о нём всё время. В этом человеке была какая-то безупречность личного поведения, в самом широком смысле - мы много говорим, сильно суетимся. А в нём была такая неторопливость, несуетность, умение помолчать, посмотреть. Иногда я ловлю себя на мысли: «Может ты как Распутин будешь стараться себя вести? Хватит тебе уже трепаться».

О возможности «пробиться» в литературу

Может быть, у меня иллюзии какие-то есть, но посмотрите на Гузель Яхину, которая только что была у вас в Иркутске в гостях: молодая девушка написала первый роман, он самотёком пришёл в издательство, его опубликовали, и она получила три крупнейших премии сразу. А у неё нет никакого продюсерского центра. Отвечаю за то издательство, с которым я работаю: там сидит 15 редакторов, которые читают всё, что к ним приходит, и отбирают с нуля какие-то книжки совершенно неизвестных авторов, и если они достойные, публикуют.

Я сам так приходил в литературу: приехал из Чечни, привёз роман про свой какой-то опыт, и он вызвал любопытство. Просто зачастую люди приходят, не зная самой системы – они написали фантастический роман, а шлют его в журнал «Наш современник». Там естественно говорят: «Ты с ума сошёл! Уходи, отстань от нас вообще!». Если вы из-за этого думаете, что в книжном мире всё зачищено «для своих», то ещё раз посмотрите на Яхину, которая всё это опровергает напрочь. Надо чтобы книжка была хорошая, тогда и читатель найдётся. Если сейчас кто-нибудь напишет «Тихий Дон», его оторвут с руками и золотом ещё обсыпят немножко.

О новой книге

Я сейчас пишу книжку из серии ЖЗЛ «Взвод, офицеры и ополченцы русской литературы», потому что у нас есть устоявшееся представление о русской литературе, что это такое царство гуманизма, и все писатели были за мир – этакие толпы пацифистов бродили тудым-сюдым, но это категорически не так. Я насчитал 68 писателей и поэтов, воевавших на всех войнах подряд до 1917 года, взял 21 наиболее значимую фигуру с абсолютно аномальными биографиями: Державина, естественно Лермонтова, Толстова, Гаршина. Они доказывают, что русский писатель – это не исусик на тонких ножках, который бегает и кричит «Я за мир!». Нашему писателю или поэту взять пистоль и пику и поехать на войну вообще не составляло никаких проблем – биографию Батюшкова посмотрите. Люди с войны на войну ездили. В силу некоторых обстоятельств, которые сегодня у нас есть, я решил с этим вопросом разобраться.

Потом хочу написать биографию Есенина. Их сейчас существует как минимум три серьёзных, но у меня ко всем есть вопросы, так как есть своё представление о поэте. Я, наверное, через пару лет этой книгой займусь.

О дорогах идей

Я очень серьёзно отношусь к своим текстам и отвечаю за каждое написанное там слово. Но не люблю весь этот угар, когда люди начинают к своим текстам относиться так, будто они с богами разговаривают: рассказывают про своё вдохновение, про то, как к ним пришёл этот образ. Терпеть не могу этот пафос глупый. Кто тебе сказал, что ты с богами говоришь? Тебе бог про это сказал? Откуда ты это взял? Сидишь, пишешь, написал – молодец. Это ремесло, но к своим книгам  я отношусь, так же как к своим детям (их у меня четверо, и уточню: все от одной жены). С тем же чувством абсолютной серьёзности.

Всё, что пишется и говорится в России – это дороги идей, расходящиеся в умах людей. Мы прекрасно понимаем, какой колоссальный путь прошли с 1990 года, как мы изменились - а это сто тысяч сказанных и написанных слов, которые накапливается, начинают клубиться. И вдруг мы выясняем, что мы другая страна. Это всё путь текста, я очень серьёзно к этому отношусь и знаю, что это всё – работает.

О переименований улиц

Я знаю, что у вас в городе это всех возбудило. (26 мая в Иркутске вернули историческое название улице Бограда, переименовав её обратно в Чудотворскую, какой она была до революции. Это первый такой прецедент в городе. Прим. ред.) Мне кажется, в первую очередь горожанам решать, переименовывать что-то или нет, и в процессе обсуждения приходить к выводу. Но в целом я считаю, что процесс это полезный, потому что люди сразу лезут в книжки: начинают разбираться в своей географии, генеалогии, узнавать, что это был за человек, что это был за народ. Для этого как минимум Википедию открывают, как максимум в библиотеку идут, берут книжечку и начинают выяснять. Кстати, таких  крутых библиотек как ваша «Молчановка» в России по пальцам пересчитать – такого внушительного здания для науки и чтения не встречал давно. Это повод для зависти.

В общем я считаю, что  такой вопрос надо поднимать каждый месяц: «А давайте переименуем вот эту улицу из Петрова в Сидорова?» А дальше уже смотреть, кто такой этот Сидоров. Это постоянный интеллектуальный тренинг.

О советском образовании

Я вхожу и в патриарший совет по культуре и в другие советы, встречаюсь с представителями власти, и вопросы об образовании мы поднимаем часто. Есть много проблем, но переусердствовать с этим тоже не стоит. Я учился в советской школе, испытываю крайние симпатии к этому времени, но помню, что в моём классе хорошие книжки читал я один. И ещё отличница Таня Кузнецова. Не были все советские школьники маниакальными читателями. Так что на наших детей сегодня я грешить бы не стал. А то, что систему образования стали менять в соответствии с европейскими не всегда разумными установками – это да, надо вовремя остановиться и начать возвращаться к советским принципам. Та система работала, и специалисты были действительно крутые.

О писателях – поп-звёздах

Писатель в России по-прежнему, да простит меня ваш слух, находится в статусе поп-звезды: он даёт комментарии по любым поводам, может и митинг собрать. Это аномальная ситуация. А где-нибудь  в Италии и Франции мнение литераторов вообще никто не спрашивает.  

Смотрите также:

• Литератор Александр Семёнов - о вдумчивом читателе и одиноком писателе →
• «Культурой перекормить нельзя». Писатель Варламов о цензуре и книгах →
• «Я запретил бы Донцову и Маринину» →